– Го-го!
– Го-го-го!
Васька сердится.
– Что я вам, – говорит, – чувырло какое?
Из двух кольтов попадает Васька – на спор – в пустые бутылки, понаставленные на рояль.
Бабы визжат, братва потешается…
– Отчаянный вы народ, флотский, – кричит Максим через стол, – а я, а меня, оружие… Ждут станишники.
– Какое тебе оружие, ежели я женюсь? Отгуляем, отпляшем и…
Чечетку, ползунка, лягушечку как тряхнет-тряхнет Васька, локти на отлет:
– Рви ночки, равняй деньки!
Отяжелевшая голова Максима падала на стол, но взрывы веселья заставляли его таращить глаза…
В углу моряки играли в карты. На кону – золото, часы, кольца; керенки не считали, а отмеривали на глаз.
Тесть с картонной грудью и в измятом, сдвинутом на затылок котелке плясал камаринского на демократических началах. Гости над ним потешались, покрикивали:
– Уморушка, Татьянушка.
– Тряхни брылами, повесели морячков…
– Нет, спой-ка ты нам «Яблочко»…– Сыпь, буржуй, на весь двугривенный.
Теща дышала над молодыми:
– Девушка она у меня чуткая, деликатная и умница-разумница… Гимназию с золотой медалью окончила… Вы, Василий Петрович, уж, ради бога, будьте с ней понежней… Она совсем, совсем ребенок…
Ваську от умиления слеза прошибает. Васька перед тещей пылью стелется:
– Мамаша, да разве ж мы не понимаем?.. Мамаша, да я в лепешку расшибусь!
Маргариточка за роялем трень-брень… Ее восковой голосок тонет в мутном, утробном реве…
Я на бочке сижу,
Ножки свесила,
Моряк в гости придет,
Будет весело…
На улице под окном песню подхватили с присвистом, брызнуло стекло, и – в раме – рожа дико веселая.
– Э-э, да тут гулянка?
Под окнами летучий митинг:
– Свадьба…
– Фарт.
– Залетим на часок?
– Вались, лево на борт…
Жених высунулся из окна и, смутно различая белевшие в темноте рубахи моряков, зазывал:
– Заходи, ребятишки, места хватит, вина хватит, заходи…
Э-э, яблочко
На тарелочке,
Надоела жена,
Пойду к девочке…
Дом гудел и стонал…
Выпили все шампанское, весь спирт и всю самогонку… Под утро тесть привез корзинку прокисшего виноградного вина – не разбирая, и его выпили… Спали вповалку на битой посуде, на растоптанных объедках. Похмелялись огуречным рассолом.
Кто-то хватился Васьки.
Васьки не было…
– Ах, ах, где молодой?
– Нету молодого, пропал молодой!
Теща плачет, в батистовый платочек сморкается… Маргариточка белугой ревет, охорашивает ягодки помятые… Шафера выжимают из бутылок похмельку, к подругам Маргариточкиным присватываются…
Кинулся Максим Ваську искать, нету Васьки.
Оказывается, на фронт махнул, а может быть, и не на фронт. Вечером будто видали Ваську – в городском театре зеркала бил… А потом слух прошел, будто влюбилась в Ваську артистка французская… Зафаловал Васька артистку – раз-раз, по рукам и в баню… Лафа морячку, куражится, подлец: «Артистка, прынцесса, баба свыше всяких прав». Пришли товарищи поздравлять дружка и видят: артистка не артистка, а самая заправская – страшнее божьего наказанья – чеканка Клавка Бантик… Кто не знает Клавки Бантик?.. Перва б… на всей планете. Васька, на что доброго сердца человек, и то взревел:
– Ах ты, кудлячка…
Плеснул ей леща-другого – и в расчете, – бесхитростный Васька человек.
Стонут, качаются дома
пляшут улицы…
Прислонился к забору китаец – плачет, разливается:
– Вольгуля, мольгуля…
Выкатились из гостиницы моряки и навалились на ходю:
– Что означают твои слезы?
– Вольгуля, мольгуля… Моя лаботала-лаботала, все деньги плолаботала, папилоса нету, халепа нету! – Слезы эти из него так и прут. – С каким палахода?
– Хо, хо, бедолага, сковырни слезы, едем с нами…
– Моя лаботала…
– Аяй, шибко куёза, кругом свобода, а ты плачешь?.. Эх, развезло, размазало, стой, не падай!..
Могучие руки втолкнули пьяного Максима в реквизированную архиерейскую карету с проломленным боком… Ввалились в карету Васька Галаган, шкипер Суворов, еще кто-то… Сорвалась и понесла тройка, разукрашенная пестрыми лентами – и у лошадей праздник, и лошадям было весело…
С-в-и-ст!!!
– Пошел на полный!
– Качай-валяй, знай покачивай, кача-а-ай!..
– Рви малину, руби самородину!
Помнил Максим и станицу, и фронт, на сердце кошки скребли, а слова его расползались, ровно раки пьяные:
– Вася, родной… Господи, братишки, в контрах вся Кубань, сорок тысяч казаков…
– Погоди, и до казаков твоих доберемся, и их на луну шпилить будем…
– За что мы страдали, Вася?.. Оружие…
– Не расстраивай, солдат, своих нервов… Всех беломордых перебьем, и баста… Останутся на земле одни пролетарии, а паразитов загоним в землю, чтоб и духу ихнего не было… Оружия достанем, дай погулять, дай сердцу натешиться вволю – первый праздник в жизни!
Городской театр трещал под напором плеч. На стульях сидели по двое, людями были забиты проходы, коридоры. Сидели на барьере, свеся ноги в оркестр.
Ставили «Гейшу».
Музыканты проиграли заигрыш, взвился занавес.
Очарованный китаец, вытянув тонкую шею и перестав дышать, смотрел на залитую светом сцену… Потом он начал смеяться и в лад музыке притопывать босой пяткой:
– Уф, моя халасо, товалиса!.. – По грязному лицу его были размазаны непросохшие слезы.
Васька с Суворовым, расставив по борту ложи бутылки, прихлебывали прямо из горлышка шампанское. «Гейшей» интересовались и языками чмокали:
– Вот это буфера!
– Вот это да-а-а…
– Брава-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…