Россия, кровью умытая (сборник) - Страница 41


К оглавлению

41

– Го-го!

– Го-го-го!

Васька сердится.

– Что я вам, – говорит, – чувырло какое?

Из двух кольтов попадает Васька – на спор – в пустые бутылки, понаставленные на рояль.

Бабы визжат, братва потешается…

– Отчаянный вы народ, флотский, – кричит Максим через стол, – а я, а меня, оружие… Ждут станишники.

– Какое тебе оружие, ежели я женюсь? Отгуляем, отпляшем и…

Чечетку, ползунка, лягушечку как тряхнет-тряхнет Васька, локти на отлет:

– Рви ночки, равняй деньки!

Отяжелевшая голова Максима падала на стол, но взрывы веселья заставляли его таращить глаза…

В углу моряки играли в карты. На кону – золото, часы, кольца; керенки не считали, а отмеривали на глаз.

Тесть с картонной грудью и в измятом, сдвинутом на затылок котелке плясал камаринского на демократических началах. Гости над ним потешались, покрикивали:

– Уморушка, Татьянушка.

– Тряхни брылами, повесели морячков…

– Нет, спой-ка ты нам «Яблочко»…

– Сыпь, буржуй, на весь двугривенный.

Теща дышала над молодыми:

– Девушка она у меня чуткая, деликатная и умница-разумница… Гимназию с золотой медалью окончила… Вы, Василий Петрович, уж, ради бога, будьте с ней понежней… Она совсем, совсем ребенок…

Ваську от умиления слеза прошибает. Васька перед тещей пылью стелется:

– Мамаша, да разве ж мы не понимаем?.. Мамаша, да я в лепешку расшибусь!

Маргариточка за роялем трень-брень… Ее восковой голосок тонет в мутном, утробном реве…

Я на бочке сижу,

Ножки свесила,

Моряк в гости придет,

Будет весело…

На улице под окном песню подхватили с присвистом, брызнуло стекло, и – в раме – рожа дико веселая.

– Э-э, да тут гулянка?

Под окнами летучий митинг:

– Свадьба…

– Фарт.

– Залетим на часок?

– Вались, лево на борт…

Жених высунулся из окна и, смутно различая белевшие в темноте рубахи моряков, зазывал:

– Заходи, ребятишки, места хватит, вина хватит, заходи…

Э-э, яблочко

На тарелочке,

Надоела жена,

Пойду к девочке…

Дом гудел и стонал…

Выпили все шампанское, весь спирт и всю самогонку… Под утро тесть привез корзинку прокисшего виноградного вина – не разбирая, и его выпили… Спали вповалку на битой посуде, на растоптанных объедках. Похмелялись огуречным рассолом.

Кто-то хватился Васьки.

Васьки не было…

– Ах, ах, где молодой?

– Нету молодого, пропал молодой!

Теща плачет, в батистовый платочек сморкается… Маргариточка белугой ревет, охорашивает ягодки помятые… Шафера выжимают из бутылок похмельку, к подругам Маргариточкиным присватываются…

Кинулся Максим Ваську искать, нету Васьки.

Оказывается, на фронт махнул, а может быть, и не на фронт. Вечером будто видали Ваську – в городском театре зеркала бил… А потом слух прошел, будто влюбилась в Ваську артистка французская… Зафаловал Васька артистку – раз-раз, по рукам и в баню… Лафа морячку, куражится, подлец: «Артистка, прынцесса, баба свыше всяких прав». Пришли товарищи поздравлять дружка и видят: артистка не артистка, а самая заправская – страшнее божьего наказанья – чеканка Клавка Бантик… Кто не знает Клавки Бантик?.. Перва б… на всей планете. Васька, на что доброго сердца человек, и то взревел:

– Ах ты, кудлячка…

Плеснул ей леща-другого – и в расчете, – бесхитростный Васька человек.

Стонут, качаются дома

пляшут улицы…

Прислонился к забору китаец – плачет, разливается:

– Вольгуля, мольгуля…

Выкатились из гостиницы моряки и навалились на ходю:

– Что означают твои слезы?

– Вольгуля, мольгуля… Моя лаботала-лаботала, все деньги плолаботала, папилоса нету, халепа нету! – Слезы эти из него так и прут. – С каким палахода?

– Хо, хо, бедолага, сковырни слезы, едем с нами…

– Моя лаботала…

– Аяй, шибко куёза, кругом свобода, а ты плачешь?.. Эх, развезло, размазало, стой, не падай!..

Могучие руки втолкнули пьяного Максима в реквизированную архиерейскую карету с проломленным боком… Ввалились в карету Васька Галаган, шкипер Суворов, еще кто-то… Сорвалась и понесла тройка, разукрашенная пестрыми лентами – и у лошадей праздник, и лошадям было весело…

С-в-и-ст!!!

– Пошел на полный!

– Качай-валяй, знай покачивай, кача-а-ай!..

– Рви малину, руби самородину!

Помнил Максим и станицу, и фронт, на сердце кошки скребли, а слова его расползались, ровно раки пьяные:

– Вася, родной… Господи, братишки, в контрах вся Кубань, сорок тысяч казаков…

– Погоди, и до казаков твоих доберемся, и их на луну шпилить будем…

– За что мы страдали, Вася?.. Оружие…

– Не расстраивай, солдат, своих нервов… Всех беломордых перебьем, и баста… Останутся на земле одни пролетарии, а паразитов загоним в землю, чтоб и духу ихнего не было… Оружия достанем, дай погулять, дай сердцу натешиться вволю – первый праздник в жизни!

Городской театр трещал под напором плеч. На стульях сидели по двое, людями были забиты проходы, коридоры. Сидели на барьере, свеся ноги в оркестр.

Ставили «Гейшу».

Музыканты проиграли заигрыш, взвился занавес.

Очарованный китаец, вытянув тонкую шею и перестав дышать, смотрел на залитую светом сцену… Потом он начал смеяться и в лад музыке притопывать босой пяткой:

– Уф, моя халасо, товалиса!.. – По грязному лицу его были размазаны непросохшие слезы.

Васька с Суворовым, расставив по борту ложи бутылки, прихлебывали прямо из горлышка шампанское. «Гейшей» интересовались и языками чмокали:

– Вот это буфера!

– Вот это да-а-а…

– Брава-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

41